СТРУНЫ РУССКОЙ ДУШИ

«Его техника захватывает дух, его звук всеобъемлющ», — пишут об Алексее голландские журналисты. «Он — Паганини сегодняшних дней», — отмечают в американской прессе. О балалаечнике-виртуозе снимают фильмы европейские телекомпании, в гастрольном графике артиста — Люксембург, Иркутск и все, что между ними. О выступлении Алексея Архиповского на «Неделе русской культуры» на Коста дель Соль до сих пор вспоминают с восторгом все, кто сумел попасть в зал. А сам Алексей строит по поводу Испании далеко идущие планы. И делится ими с нами. – Алексей, в конце года принято подводить итоги последних двенадцати месяцев. Чем вам заполнился уходящий год? – Концертами, переездами и снова концертами. Одним из важных для меня событий стало выступление в Испании на «Неделе русской культуры». Это был очень хороший, теплый концерт. Кстати, после Испании я выступал в Андорре, где тоже состоялась очень интересная встреча со зрителями. Мне все еще любопытно, как реагируют на балалайку в Европе. Все-таки там сложился определенный стереотип, и мне хотелось бы убедить публику в том, что балалайка — это не только декоративный фольклорный инструмент. – Вы помните свое первое выступление за границей в качестве балалаечника? – Это было, кстати, в Испании в 1992 году. На выставке Expo-92 в Севилье я выступал в составе ансамбля народных инструментов, хотя мне уже давали возможность играть сольно. Я до сих пор помню реакцию публики. Звучали очень необычные аплодисменты: хлопали триолями, с ускорениями, что было довольно странно слышать, особенно музыканту из Советского Союза… Вообще, я надеюсь, что в будущем у меня наладится с испанской публикой более тесный контакт. Я чувствую интерес к тому, что я делаю, со стороны испанских продюсеров, и если выстроится какая-то правильная схема гастролей, то буду очень рад. Мне бы хотелось посетить эту прекрасную страну, поскольку балалайка, как и гитара, — струнный инструмент. А с учетом того, что испанцы будто рождаются с гитарой в руках, балалайка могла бы стать им очень близкой по духу. – Насколько атмосфера концерта за границей отличается от того, что происходит на Ваших выступлениях в России? – За границей к балалайке относятся не совсем так, как в России. У нас как-то прижился шаблон Шарикова из булгаковского «Собачьего сердца». Плюс долгие годы балалайка у нас воспринималась как главный инструмент рабочего класса и крестьянства, что, конечно, тоже повлияло на всеобщее к ней отношение. Не нужно забывать, что и репертуар у большинства балалечников был столетней давности. – То есть Ваши коллеги по фольклорной сцене правы, когда жалуются, что за границей интерес к ним куда более активный, чем в России? – В мире интерес к фольклорной музыке, в том числе и к русской, разогрет куда больше, чем в России. Возможно, это следствие некой нашей культурной политики. Включите телевизор, и вы редко натолкнетесь на русскую фольклорную музыку. Если искать записи, то можно найти какой угодно фольклор, но русского очень мало. Но я вижу в тембре балалайки очень большой потенциал. Хотя и пытаюсь делать музыку, которая не имеет к ней прямого отношения. Впрочем, что бы я на балалайке ни играл, она, в первую очередь, несет в себе Россию. На мой взгляд, в национальных инструментах заложена природа мест, где они возникли, и поэтому их звук полностью соответствуют менталитету людей, которые там живут. – Как у Вас возник интерес к фольклору? Все-таки для молодого человека, а Вы учились игре на балалайке с самого детства, — это весьма необычный выбор? – В той музыке, которую я играю, фольклора не так уж много. В моей интерпретации балалайка — это не столько фольклорный инструмент, сколько инструмент world music. То есть ее звук может играть самыми разными нюансами. Есть и джазовые, и роковые штучки, в своей авторской импровизации я достаточно свободен, и не так уж стараюсь играть русский фольклор. Скорее, пытаюсь соединить сразу несколько культур, передавая их мотивы, отголоски и ассоциации. И, возможно, именно такой подход к балалайке способствует возникновению интереса к ней, как к новому инструменту. – Это, скорее, европейский, чем российский подход к национальной музыке. Возможно, поэтому Вам так везет на отзывы иностранной прессы? – Дело не только в прессе. Я постоянно сталкиваюсь с очень хорошими реакциями западной публики. Конечно, было время, когда я думал, что на гастролях за пределами России возникнут проблемы в связи с яркой национальностью инструмента. Но все-таки музыка — это универсальный международный язык, и достаточно просто быть откровенным в том, что делаешь, и сразу появится шанс найти полное взаимопонимание. – В начале карьеры Вы надеялись на подобный успех? — Тогда я не очень думал об успехе. Прежде всего, мне было интересно по-новому подойти к этому инструменту. Я слышал в звуке балалайки то, чему меня не учили, меня интересовал тембр, возможности в передаче чувств и эмоций. При этом на большой успех я особенно не надеялся. Возможно, поэтому заполненные людьми тысячные залы в российских городах стали для меня неожиданностью. Мы никогда толком не занимались рекламой. Все пошло из youtube, сарафанного радио, люди передавали друг другу по интернету клипы, и так возник интерес. При том, что инструментальная музыка в России не так уж распространена и спрос на нее небольшой. – Что для Вас важнее и интереснее — выступать с концертами или репетировать в домашних условиях? – На гастролях можно проверить то, что ты сделал дома. Только в контакте с публикой у произведения возникает его окончательная форма. Это очень важно. При этом я люблю индивидуальный, можно даже сказать, интимный этап, когда я дома пытаюсь родить что-то новое. Это творческое и очень интересное состояние. – Многие музыканты, вспоминая свой процесс учебы, редко называют это время радостным и беззаботным. Строгие учителя, необходимость каждый день заниматься, экзамены… Вам легко все это давалось? – Конечно, все это немножко буксовало, как и у каждого ребенка, у которого отнимают возможность погулять с друзьями и погонять в футбол. Но у меня довольно быстро возник интерес к инструменту, что, наверное, было заслугой моего первого педагога. Я понял, что инструмент нужен не для того, чтобы на нем быстро играть, а для пробуждения эмоций. Это меня очень увлекало, а когда ты увлечен, то и времени особенно не замечаешь. – На Ваш взгляд, интерес к музыке и музыкальный талант можно передать по наследству? – Трудно сказать. Мой сын пошел в физику, хотя музыкальный талант у него есть. К тому же, мама у него драматическая актриса, папа на балалайке играет. Но он рос в 90-е, то есть в довольно сложное время. И поэтому, когда я спросил у ребенка, хочет ли он играть, и получил неуверенный ответ, то мне сразу полегчало, и я сказал: «Молодец, мальчик, иди учиться нормальному делу, которое может принести хлеб в этих условиях». – Сейчас не жалеете, что не настояли на музыкальном образовании? – Многие физики уходят в бардовскую тему, так что у сына по-прежнему есть шансы проявить интерес к музыке. Посмотрим, что будет дальше. Возможно, гены и возьмут свое. Все-таки, и у меня отец играл на гармошке, и я с самого детства был окружен музыкой. Илья Волков